Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны
— А «Ураганы»? — спросил кто-то из бойцов.
— «Ураганы» херня. Заряды к «Ураганам» перестали делать ещё в 1985 году. На каждый «Ураган» у них максимум по пакету. На передней линии у них по два БК на машину. Грубо говоря — 40 зарядов каждый. «Ураганы» и «Грады» можно пережить. Страшнее всего — танковый снаряд. Нас когда на Саур-Могиле прижали, я трое суток под «Градами» там просидел. Нормально. Но когда танки начали бить, что-то невесело стало. У танкового снаряда траектория полета другая, разлёт осколков совсем другой…
Я вас не пугаю и не подбадриваю. Сами можете научить кого угодно. Но самое страшное, что будет здесь — пехота. Её, если что, пойдёт очень много. Когда их прёт полторы тысячи, пулемёты разогреваются и стрелять не могут. А ещё если наступающие обколятся! Вот у них атака была под Горловкой — они с развёрнутыми знамёнами строевым шагом шли. Помнишь, как в том фильме?
…несмотря на то, что перед Захарченко стояло больше взвода бойцов, он обращался как бы не ко всем, а к кому-то одному, на «ты» — но этого конкретного «одного» перед ним не было; «ты» было словно обращено к каждому лично.
— Разговаривал с пацанами мотороловскими: когда штурмовали аэропорт у этих, как они называли, «кибортов», пулемётчик засел на втором этаже. В него две гранаты кинули. У него уже спины нет, а он стреляет. Он под боевой химией!
Чую, что может начаться всё именно здесь. Если им в Пески пробиться, то десять минут — и они в центре города. Мы их там отсечём, но представляете, как их выбивать из города? Это ужас, что в Донецке будет твориться — каждое здание рушить придётся.
Когда мы Углегорск брали, самой большой проблемой было то, что они сидели в зданиях. С отрытых полей они быстрее сматываются. Из города их выбить куда сложнее. — На большой стол за спиной Захарченко выползла мышь, он скосился на неё — совершенно, надо сказать, игнорирующую порядка тридцати мужчин, собравшихся в одном помещении, — и вдруг вспомнил — Недавно перехватили сводку, где их военные жалуются в генштаб Украины, что их атаковали сепаратистские мыши. Серьёзно говорю! У них в окопах мышей развелось немерено. Они там грызут всю херню подряд. В Артёмовске им надо технику ремонтировать: танки, БМП — все провода перегрызли.
На этой войне я видел одну вещь: когда Красногоровку штурмовали — наша восьмая рота оттуда героически отступила. Ну, не будем разбираться, кто виноват, — командир или так сложились объективные обстоятельства; в общем, мы заняли противоположную лесополосу, а посредине — поле. «Вэсэушники» собираются атаковать нас. Их БТРы разворачиваются, а тут как раз гроза началась и, оцените ситуацию, в головной украинский БТР вдруг бьёт молния! Он загорается — и они уходят… А если бы они не ушли, нас бы там всех расстреляли.
Потом, через пару дней, у них 78-я бригада расположилась под Волновахой — и произошла, буквально, атака гадюк. 73 обращения в больницу было в связи с укусами.
Сначала молния ударила, потом гадюки покусали, сейчас, зимой, — их мыши атакуют. Скоро пойдут вход сепаратистские крысы, сепаратистские коты, и такое тогда начнется!..
— У них земля будет гореть под ногами, — с каким-то неожиданно добродушным чувством, совсем, казалось бы, не идущим этой фразе, сказал весьма колоритный боец, которого все называли дядя Вася. Из сказанного им получалось так, что ему даже как-то жалко противника, которого атакуют грызуны и ползучие гады. Но Захарченко переводить разговор в хохму не стал:
— Мы с вами сидим в одних окопах и говорим на одном языке. Но у вас своя война здесь, а у меня ещё и — там. Мы вместе бьёмся за одно и то же, только у каждого свой фронт.
Есть Москва — она может где-то предложить помощь, но тут же взамен хочет, чтоб мы отдали им газовую трубу. Ты думаешь, у меня сними проблем нет? Есть! Только я об этом не говорю. Знаешь, почему в Донецкой республике поставки российского газа прикрутили? Потому что наши трубы хотят забрать. А я им трубы не отдаю. Народная труба, и она будет народной. Пока я буду главой — хер её кто заберёт отсюда.
Там же торг непрестанный идёт: отдай такому-то товарищу Минакиевский металлургический, или ещё что-нибудь отдай, и мы тебе тогда дадим бензин. А людям что останется тогда?
Мы ничего не отдаём, это — донецкое.
Ты придёшь с армии на дембель — а у вас есть труба государственная. И с этой трубы потом будут делать дороги, пенсии платить, пособия, дети будут бесплатно учиться в институтах, лекарства, обеспечение медицинское — всё это с трубы.
С Россией — ладно; ещё и проходимцы отовсюду к нам стремятся. Каждый день общаешься с какой-нибудь очередной олигархической тварью.
Один раз я едва не прибил посланца от Януковича-младшего. Он пришёл и — практически дословно говорю, немного только эмоций добавлю, — пришёл и докладывает: «Виктор Фёдорович и сын его Александр готовы вернуться. Но для того, чтобы они сюда нормально пришли, мы разрешаем вам первому поцеловать ему руку на красной дорожке». А сидим мы вот так, как с тобой, — Захарченко здесь обратился к дяде Васе, сидевшему ровно через стол. — Я беру его за голову — и херак об стол. Сопатку разбил и говорю ему: «Слышь ты, урод, видишь — нос у тебя разбитый. Передай своему Саше, что это не тебя я бью, а его».
А в Москве, я ещё тогда на костылях был, после ранения, мне не хватило до его же морды трёх сантиметров. Я тогда ещё плохо костылём управлялся, для меня это было новое средство передвижения. Но по щеке ему костылём вскользь прошло…
Так что у каждого своя бойня.
Для меня вы все родные. Неважно, в каком подразделении вы служите, главное, что вы служите. Неважно, где я нахожусь сейчас — в Донецке, в Минске, в Москве: главное, что я делаю только то, что касается каждого здесь.
Я хотел стреляться, клянусь вам. Я хотел застрелиться, когда меня заставляли подписать линию разграничения, по которой я должен был отдать Докучаевск. Но я не подписал. Я подписал другую линию, по которой Докучаевск наш.
Меня принуждали сказать, что мы готовы на федерализацию. Я сказал тогда: мне проще застрелиться. Теперь таких разговоров нет.
Раз уж мы форму надели, пока мы её носим — будем выполнять свой долг. Нас же никто не заставлял силой. Тяжело будет — наверняка. Убить могут — могут. Все мы уже раненные-перераненные на этой войне, но ведь нам подсказало сердце так себя повести, а не какая-то бабка нашептала на ушко.
В Донецке, за вашей спиной — всякой мрази до ебени матери. Иногда просто не с кем работать: нет кадрового резерва. А кадровый резерв нормальный — здесь, вот в этом помещении, на Монастыре, под Горловкой, в Докучаевске… С фронта вернётесь — хозяйство, прокуратура, МВД, МТБ — всё будет ваше. Будете работать. Вы воевали, вы стреляли, вы убивали, вы уже свой выбор сделали — вы не предадите.
Министра экономики выгнал знаешь за что? Поначалу она нормальная была, а потом взяла и на 35 % прижала на откат одну нефтяную компанию. Я с этой нефтяной компанией борюсь и никак не могу понять, почему она цены не скидывает. Знаешь, что пришлось сделать? Пришёл и зажал главе нефтяной компании в дверях яйца. И он мне признался, что не мог снизить цену, потому что платит 35 % откат министру экономики. Я сел и охерел. А думаешь, таких мало было? Дохера! И куда она пошла, этот министр? В сад, бабочек ловить. Вылетела с министерского кресла. Пожалел её, не посадил только потому, что она беременная. И это только то, что я знаю. А сколько я не знаю! Вот поэтому вы должны прийти с войны, ребята. И с вас я буду драть три кожи.
Идеологию потихоньку придумаем.
Я сейчас хочу построить теплицы, чтобы заниматься выращиванием помидоров, огурцов — и для внутреннего потребления, и на экспорт. Чтобы страна не только на угле и металле сидела, а что-то производила. Один гектар тепличного хозяйства весит приблизительно 500 тысяч «зелёных» — чтобы его обустроить. Хочу сделать так: государство платит 70 %, а люди добавляют 30 %. Чтобы люди не только работали и производили, но и вкладывали свои деньги в производство. Чтобы было, за что бороться. Люди будут при деле и с деньгами. Из институтов собираю молодёжь: по десять человек в каждый департамент. Чтоб кадровый резерв можно было восполнять. Чтобы не старых привлекать — команду Януковича, а вообще ситуацию в стране поменять.
А пока… Пока до маразма доходит. У нас одного начальника райотдела взяли на работу, а у него медаль — «За оборону Мариуполя»! Естественно, пересадили его в другое помещение.
Война закончится — и всё будет по-другому, будет жизнь, будем возвращаться. Главное — вы с собой весь свой задор и запал принесите.
У меня есть мечта такая: когда объявят победу, накрою стол — от начала аэропорта и до тех пор, пока все за одним столом не усядемся. Товарищей помянем погибших, за победу подымем и будем новую жизнь строить. А потом скажу — сутки в городе пьяных не трогают.
